Зная безжалостную целеустремленность Ленина, нетрудно себе представить, что к своему звездному часу он мог прийти и иначе. Он мог, по крайней мере вначале, взять под свой контроль улицы, а в самом Учредительном собрании в его распоряжении была четверть голосов. Действительно, учитывая, с какой легкостью он расправился с Собранием, разве не мог бы Ленин сделать то же самое в другой ситуации? Мог бы, но последствия были бы серьезнее. Ленин тогда даже частично не контролировал бы бывшую государственную машину. У Учредительного собрания было бы больше времени на то, чтобы укрепить свою власть. Оно могло бы завоевать авторитет, занявшись (как попыталось сделать на прерванном заседании 5–6 января) ключевыми вопросами «земли и мира», которые не смогло решить Временное правительство. Собрание или назначенное им правительство по крайней мере имело бы время и статус для того, чтобы искать военной поддержки, которой у него совершенно не оказалось в короткий срок, отведенный ему историей. Если бы Собрание получило власть до окончившегося катастрофой корниловского мятежа, оно стало бы ключевым союзником Керенского, который, несмотря на все его ошибки, был одним из самых способных и влиятельных политиков своего времени. Большевизм все равно оставался бы возможным исходом, однако куда менее вероятным.
Какой была альтернатива? История показывает – и все русские революционеры об этом знали, – что сильная рука в России с гораздо большей вероятностью могла прийти из правого (обладающего мощной и эффективной военной силой), чем из левого политического крыла. В последовавшие за событиями месяцы Собрание могло бы безуспешно и многословно пытаться разрешить стоящие перед страной проблемы, в то время как настоящая власть постепенно переходила бы в руки «русского Наполеона». А после того, как Россия осуществила свой первый опыт строительства демократии, правая диктатура, несомненно, разочаровала бы очень многих. Она также повлияла бы на историю остальной Европы (одним из ключевых факторов, приведших Гитлера к власти, было противостояние советскому коммунистическому строю). Однако же трудно сказать, могло ли все обернуться хуже того, что случилось с Россией.
Царскую семью могли спасти.
В первый раз это было возможно в Тобольске.
В Тобольск царская семья прибыла на пике своей непопулярности. Слабый царь, находящийся под каблуком жены, и неграмотный мужик Распутин, управляющий царственной четой, – таков был портрет династии в глазах народа накануне революции. И если слабого царя презирали, то императрицу ненавидели.
Вклад Александры Федоровны в революцию трудно переоценить. На фоне поражений русской армии – сотен тысяч убитых и искалеченных – ходили слухи об измене «немки-царицы» и о ее любимце Распутине, будто бы торговавшем военными секретами. Один из вождей оппозиции Милюков говорил в своей знаменитой речи в Государственной думе: «Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят… Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружающих ее авантюристов… Что это – глупость или измена?» Деникин в своих воспоминаниях позже напишет: «Слухи об измене сыграли роковую роль в отношении армии к династии». А один из вождей монархистов Пуришкевич под овации Думы отозвался об императрице так: «…злой гений России и царя… оставшаяся немкой на русском престоле и чуждая стране и народу».
Потерявшая всякий авторитет династия пала легко и невероятно быстро. Попытка Николая передать престол великому князю Михаилу могла закончиться только кровью. Михаил поспешил отказаться от опасного престола. Страна сдула трехсотлетнюю монархию, как пушинку с рукава!
После отречения Николая царской семье оставалось только покинуть Россию и сделать это как можно быстрее. Временное правительство вступило по этому поводу в сношения с правительством Великобритании, где на престоле сидел близкий родственник и друг царя Георг V, до смешного похожий на Николая (они даже обменивались порой мундирами и удачно дурачили окружающих). После отречения Николая Георг посылал сочувственные телеграммы своему старому доброму другу. Николай был верным союзником англичан. К тому же русский царь, носивший в России звание полковника лейб-гвардии (традиционное звание Романовых), был британским адмиралом и фельдмаршалом. Отъезд в Англию добровольно отрекшегося царя казался закономерен. Но образованный в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов, опиравшийся на войска Петроградского гарнизона, потребовал суда над царем. Царь был арестован. Заработала Следственная комиссия Временного правительства. Могла ли Британия, желавшая продолжать войну вместе с новой Россией, принять Семью, которую отвергло само русское общество и которую официально обвиняли в измене?! «Мы искренне надеемся, что у английского правительства нет никакого намерения дать убежище царю и его жене… Это глубоко и справедливо заденет чувства русских, которые вынуждены были устроить большую революцию, потому что их беспрестанно предавали нынешним врагам нашим», – писала Daily Telegraph.
Георг был вынужден отказать в гостеприимстве.
Теперь царская семья жила под арестом в Царском Селе, и «гражданин полковник», как стали называть вчерашнего самодержца, постоянно ощущал открытую враждебность солдат охраны. Ни о каких попытках побега в это время не могло быть и речи. Такое же положение было в дни Французской революции у Людовика XVI и Марии-Антуанетты, запертых во дворце Тюильри. Но тогда иностранцы – любовник Марии-Антуанетты швед граф Ферзен и русская баронесса Корф – рискнули организовать побег королевской семьи. И он закономерно закончился неудачей. Ибо против них была страна… Почетный председатель Русского исторического общества Николай II это помнил.