Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 99

Таким образом, вопрос о возможности и роли большевистского плюрализма остается актуальным по сей день. Суть этого вопроса в том, имеется ли в марксизме потенциал для более разнообразных политических подходов. Иными словами, несет ли Маркс ответственность за советский авторитаризм? Вопрос можно поставить так: был ли советский авторитаризм необходимым или неизбежным последствием попытки Ленина реализовать проект Маркса в том виде, в каком он представлялся Ленину? Неизбежно ли марксистское понимание перехода от капитализма к социализму предполагает определенную степень принуждения? Ленинская «диктатура пролетариата» подчинила закон власти и безжалостно подавила оппозицию, открыв в конечном итоге дорогу сталинской диктатуре. В свою очередь, Антонио Грамши отводил главную роль лидерству, а не принуждению: эту идею успешно развили еврокоммунисты, бросив вызов советскому авторитарному коммунизму. В 1970-е гг. еврокомммунисты пытались достичь социалистической трансформации общества демократическими средствами; их воззрения перекликаются с ранней критикой Ленина Розой Люксембург и Каутским. Остается под вопросом, добились ли еврокоммунисты полного разрыва с «авторитарными традициями ленинизма». Они считали российскую специфику главным виновником вырождения революционных коммунистических идеалов, в то время как левые коммунисты и «рабочая оппозиция» возлагали ответственность на социальные факторы. На самом деле проблема гораздо глубже. Со своей стороны, критика ленинских методов приверженцами большевизма показывает, что их позиция по отношению к демократии столь же двойственна, сколь и позиция Ленина. Даже Бухарин не остался в стороне: хорошо известно его заявление о том, что при социализме будет две партии – одна в правительстве, другая в тюрьме. Он с рвением защищал жесткие методы диктатуры пролетариата. Оппозицию упрекали в «буржуазности», и это «работало» в отношении любого оппонента. Марксизму недоставало последовательной теории современного государства во всей его сложности, и в результате он превратился в инструмент принуждения. Хотя Маркс наметил независимую сферу политики, для него в конечном счете это был элемент «надстройки», производной от материальной сферы средств производства. Марксистская традиция революционного социализма нуждалась в развитой концепции независимости политической жизни, при которой свобода выбора и принятия решений могут отчетливо влиять на исторические перспективы.

Существование плюралистичных альтернатив догматичному и принудительному ленинизму противоречит культурному детерминизму, который предполагает, что коммунизм не мог пойти каким-либо иным путем из-за особенностей России. Точно так же существование альтернатив противоречит идеологическому детерминизму, превалирующему в тоталитарных подходах: предполагается движение по прямой от марксизма к сталинизму. Тем не менее, хотя, несомненно, русская революция была намного шире, чем ее конкретизация большевиками, и, в свою очередь, большевизм в первые годы советской власти был многограннее, чем одержавший верх нелиберальный ленинизм, все стороны сходились в упрощенном понимании политической конкуренции и не имели развитой теории роли оппозиции и плюрализма в революционном коммунистическом движении. Вместо этого все они разделяли представление о переходе к социализму, прямо противоположное свободе, которой стремились достичь. Миф о «человеческом самосознании» в социалистической идее стер границу между гражданским и политическим обществом. Марксистский идеал единения не только не был достижим, но и открыл путь явлению, которое стали называть тоталитаризмом.

Вызов, который большевики бросили протосталинским чертам советского правления, не представлял собой серьезной политической платформы, которая подвергала бы сомнению теорию ленинской диктатуры. Вместо этого присутствовало лишь намерение модифицировать какие-то из ее методов. Коалиционные, партийные и профсоюзные дебаты показывают, что альтернативные пути были возможны не только для революции, но и для самой партии большевиков. Тем не менее логика ленинизма склонялась к разрушению многообразия социализма и плюрализма, хотя ее аргументацию диктовали обстоятельства. В 1917–1918 гг. Ленин оправдывал свои методы политической борьбой, в 1919–1920 гг. – требованиями гражданской войны, с 1920 г. – социальным детерминизмом, порожденным разрушением рабочего класса и необходимостью реализации стратегии экономического развития. Ленинское заявление о том, что рабочий класс был к концу гражданской войны уничтожен (что оправдывало создание партийной вертикали), – сильное преувеличение. Движение сознательных рабочих, со своими целями и лидерами, никуда не делось. Наконец, пойдя на уступки в виде НЭПа, Ленин усилил дисциплину внутри партии и, запретив фракции, положил конец целой эпохе дебатов.

Таким образом, термин «большевистский плюрализм» изначально содержит противоречие. Пока советская система несла в себе узнаваемые черты ленинизма, ей не хватало концептуальных основ для истинной внутрипартийной демократии. Дебаты и противоречия относительно лидерства и политики продолжились в 1930-е гг., а затем возобновились после смерти Сталина, однако лишь во время горбачевской перестройки проблема плюралистской демократии и гражданского общества вновь вышла в советской системе на первый план. К началу 1920-х гг. идея демократического социализма и социальной эмансипации уступила место реальности, полной бюрократии и насилия. Насилие во взаимодействии партии с внешним миром было неразрывно связано с насилием внутри партии. Логическим развитием этого стала беспощадная сталинская система. Она не была чем-то привнесенным извне, она оказалась неотъемлемой частью политического процесса. Потенциальное существование альтернатив показывает лишь, насколько узкий путь был избран.