Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 36

Кризис, связанный с именем Милюкова, стал первым испытанием решимости Ленина после того, как он вернулся в Россию, и потому заслуживает особого рассмотрения. Вопрос о целях войны был, пожалуй, главным политическим вопросом Февральской революции, пусть даже поначалу его заглушала всеобщая эйфория по поводу свержения царя и тайной полиции. Чего ради, в конце концов, миллионы несчастных мужиков сражались, истекали кровью и умирали на фронте, протянувшемся от Финского залива до Черного моря? Хотя мало кто (если вообще хоть кто-то) в России подозревал о тайных планах раздела Османской империи, выработанных еще в 1915–1916 гг. тогдашним российским министром иностранных дел Сергеем Сазоновым и его коллегами Марком Сайксом и Жоржем Пико, слухи все время носились в воздухе и недовольство подогревалось. Второго декабря 1916 г. глава кабинета министров Трепов, желая утихомирить оппозицию, как всегда заглушавшую его речь на первом заседании Думы нового созыва, впервые публично объявил, что Британия и Франция обещали России Константинополь вместе с проливами. Говорили, что, осознавая политический потенциал этого вопроса, Керенский после отречения царя порылся в марте в архивах Министерства иностранных дел и приказал Временному комитету Думы спрятать копии этих «тайных договоров». В свою очередь, большевистские заводские комитеты Петрограда, подозревая, что Временное правительство что-то скрывает, приняли ряд резолюций с требованием опубликовать их.

Подозрения большевиков были оправданны: 24 декабря 1916 г. Николай II распорядился создать особое черноморское подразделение, жемчужиной которого должен был стать «Царьградский полк». Целью действительно ставилось завоевание Константинополя («Царьграда», как российские ура-патриоты именовали столицу Османской империи). Еще 21 февраля 1917 г., накануне Февральской революции, последний царский министр иностранных дел Покровский направил в Ставку меморандум с требованием как можно скорее нанести удар на Босфоре, чтобы союзники не перехватили у России этот желанный приз, если война завершится в том же году. А 26 февраля 1917 г., посреди вызванного революцией хаоса, глава российского генштаба Михаил Алексеев собрал политических консультантов, включая бывшего министра иностранных дел Сазонова и председателя кабмина в отставке Бориса Штюрмера, чтобы обсудить требование Покровского в свете тревожных новостей из Петрограда. Штюрмер, хорошо знавший, как мыслит толпа (немецкая фамилия навлекла на него гонения), настаивал на том, что овладеть Константинополем теперь и вовсе «необходимо для успокоения общественного мнения в России». На следующий день французское правительство торжественно подтвердило намерение «решить в завершение этой войны вопрос о Константинополе и проливах в соответствии с давними требованиями России».

В тот самый день, когда Милюков подвергся нападкам за отказ денонсировать эту цель войны, т. е. 22 марта 1917 г., в устье Босфора вошла эскадра Российского черноморского флота, состоявшая из «пяти или шести эсминцев», двух линкоров и трех авиатранспортов. Хотя в одержимом политическими прениями Петрограде едва замечали этот разведывательный поход, в небе над Босфором завязалась воздушная битва, немцы и турки ввели в бой семь самолетов, вынудив российских пилотов впопыхах приземлиться на палубах авиатранспортов, так и не проведя фотосъемку городских укреплений. На следующий день, нисколько не устрашенный бушеванием оппозиции, которое вызвала его пресс-конференция, Милюков выслушал доклад дипломатического представителя при российском военном штабе о готовности двух полных эскадр и плане снарядить туда же третью эскадру летом. Большевики, обличавшие агрессивные устремления Милюкова, даже недооценивали его решимость овладеть Константинополем.

Впрочем, ей не уступала решимость Ленина остановить «империалистическую войну». Незадолго до его возвращения в Россию Керенский и Петроградский совет вынудили Милюкова 27 марта 1917 г. обнародовать пересмотренную «декларацию о целях войны» с формулировкой «Свободная Россия не ставит себе целью господство над другими народами, или захват их национального достояния, или насильственную оккупацию иностранных территорий, но лишь установление стабильного мира на основе самоопределения народов», а также подтвердить намерение России «полностью выполнить обязательства перед союзниками» (что явно противоречило предыдущему пункту). В интервью Моргану Филипсу Прайсу из Manchester Guardian Милюков выражался столь же уклончиво, намекая, что Россия, возможно, откажется от суверенной власти над проливами при условии, что она сохранит «право закрывать проливы для иностранных военных кораблей», а это, в свою очередь, «невозможно, если она не будет владеть проливами и не укрепит их». Пытаясь прояснить возникшую путаницу, 11 апреля Милюков заявил, что, хотя он видит привлекательность лозунга «мир без аннексий», Россия и ее союзники по-прежнему желают осуществить ряд проектов, в том числе «объединение Армении» (т. е. российская Кавказская армия должна еще более углубиться в принадлежащую Турции территорию Малой Азии), «объединение Польши» и «удовлетворение национальных чаяний австрийских славян» (т. е. Галиция должна отойти от Габсбургов России). Разъяренный Ленин опубликовал все эти высказывания в «Правде» 13 апреля 1917 г. и призвал:

«Товарищи рабочие и солдаты! На всех собраниях читайте и разъясняйте приведенное выше заявление Милюкова! Заявите, что вы не желаете умирать во имя тайных конвенций (договоров), заключенных царем Николаем II и остающихся священными для Милюкова!»