Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 37

Битва за концепцию российской внешней политики достигла кульминации. В тот же самый день, 13 апреля 1917 г., когда Ленин на страницах «Правды» призвал пролетариев выйти на баррикады, чтобы протестовать против планов Милюкова, Керенский попытался заключить мир с большевистской оппозицией, объявив, что правительство готовит ноту союзникам в духе прозвучавшего 9 апреля 1917 г. заявления о целях войны (это заявление теперь обозначалось – расплывчато и неточно – как декларация о «мире без аннексий»). Слова Керенского были неправдой, но тем самым он не оставил Милюкову выхода, и под таким нажимом осаждаемый со всех сторон министр иностранных дел согласился передать послам Антанты декларацию 9 апреля, приложив к ней заявление о том, что Россия намерена продолжать войну против Центральных держав и «полностью выполнить обязательства» перед союзниками. До сих пор нет единого мнения, хотел ли Керенский, подстроив такой компромисс, выручить Милюкова или же погубить его. Вероятно, отчасти против министра иностранных дел сыграл плохо выбранный момент. Оба «заявления союзникам» были переданы по телеграфу в российские посольства 18 апреля 1917 г., т. е. в Первомай, который большинство российских социалистов отмечало по западному григорианскому календарю.

Возмущенные большевики перешли в атаку. Хотя впоследствии и Ленин, и руководство его партии изо всех сил отрицали попытку свергнуть правительство во время «Апрельского восстания» (20–21 апреля 1917 г.), сохранившиеся косвенные улики доказывают, что это намерение, по крайней мере, молча одобрялось. Сохранились две резолюции партии, принятые между 18 и 22 апреля (в дальнейшем было подтверждено авторство Ленина), и обе они безоговорочно направлены против Временного правительства: одна требует передать всю власть Советам, другая призывает к братанию с немцами на фронте. То ли по желанию Ленина, то ли спонтанно большевистские агитаторы вышли на улицы Петрограда и Москвы с лозунгами «Долой Временное правительство!», «Долой Милюкова!» и «Вся власть Советам!». В Петрограде волнения заметно усилились 21 апреля, после того как Н. И. Подвойский, глава Военной организации при Петроградском комитете большевиков, вызвал в город кронштадтских матросов, больших любителей побузить на улицах. Когда большевистские агитаторы подошли к Казанскому собору, послышались выстрелы (кто стрелял, так и не удалось выяснить), и три человека было убито. Однако путч (если это была попытка путча) провалился, и уже 22 апреля Центральный комитет большевистской партии в очередной резолюции отказался от дальнейшей антиправительственной агитации. Сам Ленин во время волнений по большей части оставался дома, поскольку, как он впоследствии писал, было непонятно, «перейдут ли в этот тревожный момент массы на нашу сторону». Какова бы ни была подлинная роль Ленина в апрельских событиях, проправительственные демонстранты не питали сомнений насчет того, кто несет ответственность за смуту, и многие несли плакаты «Долой Ленина!».

За какие-то две недели Ленин ухитрился радикализировать политический ландшафт России. Конечно, Чернов и другие эсеры тоже выступали против «империалистической войны», и многие радикальные социалисты и трудовики с подозрением относились к Временному правительству и в особенности к Милюкову, но пока не сцене не появился Ленин, эти чувства почти не находили выхода. Пусть даже активисты и политики не вполне соглашались с Лениным, игнорировать его бескомпромиссную позицию было невозможно. Судя по последствиям апрельских волнений, когда в отставку ушли и Милюков, и военный министр Александр Гучков, ленинская оппозиция если пока и не приобрела полный контроль над внешней политикой России, то уже получила право вето. Ленин, конечно, не в одиночку ниспроверг в мае 1917 г. российских либералов, но роль его в этом была велика. Говоря словами политического маркетинга, он создал себе мощный бренд как лидер антивоенной и антиправительственной оппозиции. Ему оставалось только твердо придерживаться заявленных принципов и ждать, пока прочие лидеры, вынужденные вести стремительно утрачивающую популярность войну, дрогнут перед ним.

Сформировать в условиях войны постимпериалистическую внешнюю политику – задача почти невыполнимая, тем более когда любая малейшая ошибка тут же становится поводом для новой атаки Ленина. В очередной декларации о целях войны от 5 мая 1917 г. обновленный постлиберальный кабинет обязался «демократизировать армию» и отвергал империалистические цели войны, одновременно утверждая, уже не столь убедительно, что «поражение России и ее союзников не только явилось бы источником величайших бедствий, но и отодвинуло бы и сделало бы невозможным заключение всеобщего мира». Пятнадцатого мая 1917 г. сменивший Милюкова министр иностранных дел попытался примирить условия раздела Османской империи в соответствии с соглашением Сазонова, Сайкса и Пико и выдвинутый Советами принцип «мира без аннексий». Призрак русского империализма не желал упокоиться, новая формулировка военных целей революционной России упоминала «захваченные по праву войны провинции азиатской части Турции», а затем, явно сама себе противореча, настаивала на том, что бывшие турецкие области Ван, Битлис и Эрзерум «навеки» принадлежат Армении. Пытаясь кое-как сочетать старинный имперский патернализм с духом нового идеализма, меморандум предлагал передать эти «армянские» провинции под управление российских чиновников, которые и займутся репатриацией армянских, курдских и турецких беженцев.