Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 48

Когда всем стало известно о большевистском заговоре, лидеры Советов решили отложить съезд до 25 октября в надежде, что лишние пять дней позволят им организовать своих сторонников в далеких провинциях. Однако эта отсрочка лишь дала большевикам время для последних приготовлений к восстанию. Более того, она добавила правдоподобности заявлениям Ленина о том, что лидеры Советов хотели вовсе отказаться от проведения съезда. Он всегда доказывал, что захват власти был упреждающим шагом перед лицом опасности (преувеличенной или выдуманной) того, что Временное правительство не даст провести съезд. Все доклады партийцев на местах ясно показывали, что, хотя петроградские рабочие и солдаты не готовы были пойти по зову одной только партии, многие из них встали бы на защиту Советов, если бы тем что-то угрожало. Отсрочка проведения съезда стала как раз той провокацией, которая нужна была Ленину.

Почему он так настаивал на необходимости вооруженного восстания до съезда Советов? Все указывало на то, что время работает на большевиков: страна лежала в руинах, Советы склонялись влево, предстоящий съезд почти несомненно должен был поддержать призыв большевиков к передаче власти Советам. Для чего нужно было рисковать спровоцировать гражданскую войну, устраивая восстание, которое, как считали партийные активисты в Петрограде, было преждевременным? Другие известные большевики указывали на необходимость передачи власти одновременно с проведением съезда Советов – таковы были взгляды Троцкого и многих других членов Исполнительного комитета Петроградского совета. Их мнение было важно, так как они хорошо знали настроения в столице и в любом случае должны были играть в восстании ведущую роль. Хотя эти лидеры сомневались, что у партии достаточно массовой поддержки для того, чтобы своим именем организовать восстание, они думали, что оно может быть успешно поднято именем Советов. Поскольку большевики вели свою кампанию под лозунгом передачи власти Советам, говорили, что съезд был нужен им для легитимизации такого восстания: оно должно было казаться результатом работы всех Советов, а не одной партии. Выбрав такую линию, которая задержала бы восстание всего-то на несколько дней, Ленин мог бы заручиться поддержкой большинства членов партии против тех, кто, как Каменев и Зиновьев, был твердым противником восстания. Но Ленин был непреклонен: власть нужно захватить до съезда.

Свое нетерпение он оправдывал тем, что любое промедление с захватом власти даст Керенскому возможность организовать репрессивные меры. Петроград сдадут немцам. Правительство переведут в Москву. Съезд Советов запретят. Это, конечно, был вздор. Керенский был совершенно неспособен на такие решительные действия, и в любом случае, как заметил Каменев, правительство было беспомощно и не могло претворить в жизнь какие-либо контрреволюционные намерения. Ленин преувеличивал риск активного противодействия со стороны Керенского для того, чтобы придать силу своим собственным аргументам в пользу превентивного восстания. В прессе появились слухи, что правительство планирует эвакуировать столицу. Это, несомненно, укрепило Ленина в убеждении, что началась гражданская война и что победа достанется той из воюющих сторон, которая нанесет удар первой. «On s'engage et puis on voit».

Однако у желания начать восстание до съезда Советов был и другой мотив, не имеющий никакого отношения к военной тактике. Если бы переход власти совершился согласно голосованию самого съезда, результатом, почти несомненно, стало бы коалиционное правительство, состоящее из всех партий. Большевики могли получить самое большое количество министерских портфелей, если бы их распределяли пропорционально, однако все равно им пришлось бы управлять в партнерстве, по крайней мере с левым крылом партий эсеров и меньшевиков, а возможно, и с этими партиями в целом. Это стало бы громкой политической победой Каменева, который, несомненно, оказался бы центральной фигурой в такой коалиции. Под его руководством основная власть принадлежала бы съезду Советов, а не партии. Возможны были бы новые попытки объединить большевиков и меньшевиков. Что касается самого Ленина, он мог бы остаться не у дел – либо по настоянию меньшевиков и эсеров, либо из-за его собственного нежелания пойти на компромисс с ними. Таким образом, он мог бы рассчитывать лишь на маргинальное левое крыло собственной партии.

С другой стороны, если большевики захватывали власть до съезда Советов, Ленин выходил на сцену как важная политическая фигура. Большинство на съезде, вероятно, одобрило бы выступление большевиков, таким образом дав партии право сформировать собственное правительство. Если бы меньшевики и эсеры смогли принять этот силовой захват власти как свершившийся факт, то в кабинете Ленина для них нашлось бы несколько второстепенных мест. В противном случае они могли лишь уйти в оппозицию, а правительство становилось полностью большевистским. Это сводило на нет усилия Каменева по созданию коалиции; Ленин получал диктатуру пролетариата, и, хотя в результате страна неминуемо скатывалась в гражданскую войну, Ленин принимал это – и возможно, даже приветствовал – как часть революционного процесса. Гражданская война была, с точки зрения Ленина, необходимой и важнейшей фазой в любой социальной революции, как углубление «классовой борьбы» в вооруженной стадии. Уже с июля он доказывал, что гражданскую войну начали силы правых и что захват власти следует видеть как вступление в борьбу пролетариата. Представлялось невозможным разрешить «классовую борьбу» политическими методами. Россия разделилась на враждующие лагеря – «военной диктатуры» и «диктатуры пролетариата», и вопрос заключался только в том, какая сторона одержит верх – «кто кого», как любил говорить Ленин. В этом ленинском сценарии вооруженное восстание являлось провокацией для меньшевиков и эсеров. Оно было в равной степени направлено и против Временного правительства, и против других партий, работавших в Советах, а также против тех в его собственной партии, кто готов был пойти на компромисс с ними в советском правительстве.