Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 47

Двадцать девятого сентября, находясь на пике отчаяния, Ленин написал сердитую тираду о большевистских лидерах, обличая их как «штрейкбрехеров, предателей революции». Они хотят задержать передачу власти до съезда Советов, в то время как момент уже назрел. Пришло время захватить власть, и любая задержка лишь даст Керенскому время применить против них военную силу. Ленин настаивал на том, что рабочие твердо поддерживают дело большевиков. Крестьяне уже начали собственную войну в усадьбах, что исключает возможность «18 брюмера», или «мелкобуржуазной» контрреволюции, как в 1849 г. Что касается забастовок и мятежей в других странах Европы, то они, несомненно, указывают на перелом в настроении революционных масс. Мир стоит на пороге революции. «Пропускать такой момент и "ждать" съезда Советов есть полный идиотизм или полная измена», и если большевики это сделают, то «вся честь партии большевиков стоит под вопросом». В конце концов Ленин даже пригрозил, что уйдет из Центрального комитета и это развяжет ему руки и даст возможность начать кампанию за вооруженное восстание среди рядовых большевиков на партийном совещании 17 октября. «Ибо мое крайнее убеждение, что, если мы будем "ждать" съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию».

Вернувшись в Петроград, где он скрывался на квартире у большевика-активиста на Сердобольской улице на Выборгской стороне, Ленин 10 октября созвал секретное совещание Центрального комитета. Решение готовиться к вооруженному восстанию было принято на этом заседании, проведенном по иронии судьбы дома у меньшевика Николая Суханова, жена которого Галина Флаксерман была ветераном партии большевиков. Присутствовали лишь 12 членов Центрального комитета из 22. Таким образом, самая важная резолюция в истории партии была принята меньшинством членов ЦК. Проголосовав десятью «за» и двумя (Каменев и Зиновьев) «против», они признали, что «момент назрел» и вооруженное восстание неизбежно. Партийным организациям было приказано приготовиться к нему.

Однако дата назначена не была. «Резолюция Центрального комитета – это одна из лучших резолюций, которые когда-либо ЦК выносил, – заявил Михаил Калинин. – Но когда это восстание будет возможно – может быть, через год, – неизвестно». Лидеров очень беспокоило неоднозначное настроение на улицах. Неясно было, «пойдут ли» на восстание петроградские рабочие и солдаты. Они помнили потерпевшее неудачу июльское восстание, в результате которого многие рабочие были уволены и подверглись репрессиям. Не хотелось потерпеть еще одно поражение. Военная организация большевиков, выступавшая за восстание, предупреждала, что рабочие и солдаты еще не готовы выйти по зову партии, хотя они, возможно, пойдут на улицы, окажись Совет в опасности из-за контрреволюционеров. Такой же вывод был сделан после анализа данных, представленных на совещании Центрального комитета 16 октября. Представители Военной организации большевиков, Петроградский совет, профсоюзы и фабричные комитеты, присутствовавшие на совещании, предупреждали о риске, который несет в себе восстание, начатое до съезда Советов. Крыленко изложил взгляды Военной организации: у солдат нет прежнего боевого духа, должно произойти что-то серьезное, чтобы они решились на вооруженное выступление. Володарский из Петроградского совета подтвердил общее впечатление, что никто не готов идти на улицы, однако они выйдут по зову Советов. По словам секретаря Петроградского совета профсоюзов Шмидта, рабочих сдерживали массовая безработица и страх увольнения. Шляпников добавил, что даже в профсоюзе рабочих-металлистов, где партия имела большое влияние, идея большевистского восстания не пользовалась популярностью и слухи о нем вызывали панику. Каменев сделал вывод: нет никаких показаний к тому, чтобы начать борьбу до 20-го (когда должен был собраться съезд Советов).

Однако Ленин настаивал на необходимости немедленных приготовлений и не видел в осторожных докладах о настроениях петроградских масс аргументов в пользу задержки: для военного переворота, который он решил использовать для захвата власти, нужна была лишь небольшая военная сила, но хорошо вооруженная и организованная. Позиции Ленина в партии были настолько сильны, что вышло так, как хотел он. Контррезолюция Зиновьева, запрещающая начинать само восстание до консультации с большевистскими делегатами съезда Советов, не была принята: проголосовали 15 против 6. Тем не менее такой разрыв в голосах (по сравнению с 19 против 2 за более туманный призыв Ленина устроить восстание в ближайшем будущем) показывает, что у нескольких большевистских лидеров были серьезные сомнения относительно целесообразности восстания перед съездом Советов. Но на открытое противостояние Ленину не отважился никто, кроме Каменева и Зиновьева. В конце совещания Каменев заявил, что не может принять эту резолюцию, которая, по его мнению, ведет партию к гибели, и объявил Центральному комитету, что уходит в отставку, чтобы начать собственную общественную кампанию. Он также потребовал созыва партийного совещания, однако Ленину удалось задержать его: почти не было сомнений в том, что совещание выступит против призыва к восстанию до проведения съезда. Восемнадцатого октября Каменев изложил свою позицию в газете Горького «Новая жизнь»: «…взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом». Тем самым он, конечно, выпустил кота из мешка: уже несколько недель распространялись слухи о большевистском восстании, и теперь они подтвердились. Троцкому пришлось опровергнуть их в Петроградском совете, но на этот раз он выглядел неубедительно. Ленин был в бешенстве и обличал Зиновьева и Каменева в большевистской прессе. Он не стеснялся в выражениях и в письмах от 18 и 19 октября, изобилующих словами «штрейкбрехеры», «предатели», «шулеры», «клеветники» и «преступление». «Пусть господа Зиновьев и Каменев основывают свою партию», – писал он. «Господа» вместо «товарищи» было, конечно, самым страшным оскорблением.