Не исключено, что при смелом и умном руководстве лидеры Думы смогли бы в конце концов заручиться поддержкой петроградской улицы и утвердиться в качестве органа государственной власти – на основании того, что ни у кого другого таких прав, как у Думы, не было. Она имела одно важное преимущество: именно из-за ее непредставительного состава ей доверяло офицерское сословие и бюрократия. Начальник штаба армии Алексеев 1 марта не повиновался приказу Николая послать в Петроград войска для подавления беспорядков главным образом потому, что председатель Думы Родзянко заверил его: власть перейдет к Думе. И если бы Дума сумела заявить о своих правах на власть, последующая русская история, без сомнения, могла быть другой.
Однако есть серьезные причины сомневаться в том, что Дума смогла бы долго продержаться во власти. Пока там обсуждались несущественные вещи, у нее уже появился серьезный соперник – Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, беспорядочное сборище делегатов местных фабрик и полков. У этого мотора было мощное топливо: классовая ненависть, революционная злоба и (среди солдат) отвращение к фронту. В Совете доминировали левые партии; большевики, сначала бывшие в меньшинстве, становились все более влиятельными – они были единственной партией, требовавшей немедленного мира. У Петроградского совета, разумеется, не было настоящей демократической легитимности, однако был один важнейший источник власти: в хаотичный послефевральский период он был представителем наводящей ужас петроградской толпы и при необходимости использовал ее так, как никогда не смогла бы респектабельная буржуазная Дума. Руководство Думы не имело достаточно храбрости, чтобы выйти победителем из сколько-нибудь продолжительного конфликта с этими силами. Симпатизировавший Думе современник позже описал эту борьбу как конфликт, обративший разумные и умеренные, но при этом робкие и неорганизованные элементы общества, привыкшие к повиновению и не способные командовать, против организованной маргинальности с ее узкомыслящими, фанатичными и зачастую бесчестными главарями.
Опасаясь толпы, Временный комитет считал необходимым договариваться с Советом об условиях передачи власти, так что очевидным образом ставил себя в зависимое положение. Результатом стало создание 2 марта Временного правительства. Оно состояло в основном из самых либеральных политиков Думы. «Временным» его называли потому, что видели в нем временный вариант, который должен действовать до тех пор, пока не будет сформировано нечто более легитимное. Несомненно, с самого начала у этого правительства было два очень слабых места. Настоящая власть на улицах Петрограда и других больших городов принадлежала Советам и их аналогам, которые быстро возникли по всей стране. У Временного правительства было мало формальной легитимности. Оно было «незаконнорожденным ребенком» абсолютно непредставительной и уже распущенной Думы (которая, по словам Родзянко, теперь просто ушла в небытие, так как ее члены были не готовы к энергичному сопротивлению). Когда было объявлено, что главой правительства стал князь Львов, солдат из толпы прокричал, что им удалось всего-то сменить царя на князя. Когда же перед толпой появился новый министр иностранных дел, раздались выкрики: «Кто тебя выбрал?»
Ответ на этот вопрос лежал в программе из шести пунктов, которую Временное правительство в конце концов выработало совместно с Петроградским советом. Обе стороны сошлись на том, что Россия нуждается в как можно скорее надлежащим образом избранной основе для формирования легитимного правительства. Таким образом, пункт 4 программы призывал к немедленным приготовлениям для созыва Учредительного собрания, которое должно быть избрано всеобщим, тайным, прямым и равноправным голосованием. То, о чем Россия мечтала уже 30 лет, – настоящий демократический орган управления – казалось, вот-вот должно было появиться.
Очень скоро стало ясно, что Учредительному собранию отводится главная роль. В те дни, когда в Петрограде боролись политические силы будущего, на железнодорожных станциях запада России разыгрывался довольно грустный спектакль. Царь, отрезанный из-за транспортных проблем от столицы и испытывающий трудности с телеграфной связью, 2 марта получил от Родзянко совет отречься от престола. Его главные генералы поддержали эту позицию, так что у царя почти не осталось выбора. Законным наследником престола был его страдавший гемофилией 12-летний сын Алексей. Однако Николай – заботливый отец семейства и, до последнего, недалекий политик – беспокоился о здоровье Алексея и решил передать корону не ему, а собственному брату Михаилу Александровичу. С трудом удерживающиеся на своих позициях власти в Петрограде еще могли согласиться на то, чтобы трон отошел законному наследнику – мальчику со слабым здоровьем, однако произвольная замена его зрелым, обладающим военным опытом великим князем выглядела совсем иначе. И было совершенно не ясно, как отнесется к сохранению монархии толпа. Михаил сразу решил уйти от ответственности и 4 марта опубликовал манифест, предоставляя Учредительному собранию право принимать все решения о будущем династии Романовых, в том числе о том, кому носить корону.
С самого начала приготовления к созыву Учредительного собрания считались главным и самым срочным делом в работе Временного правительства. Важнейшие его решения либо расценивались так же, как временные, либо откладывались до момента созыва Собрания. О его создании глава Временного правительства говорил как о «важнейшей священной задаче». На одном из ранних координационных совещаний между Петроградским советом и Временным правительством обе стороны подчеркнули, что Собрание должно быть созвано как можно скорее. В «мартовском», полном эйфории настроении после Февральской революции все политические партии воспринимали Учредительное собрание с огромным энтузиазмом. Они настаивали на том, что работа по подготовке должна завершиться как можно скорее. Надеялись, что Собрание будет созвано через три-четыре месяца, т. е. в июне.