Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 79

При капитализме товар доставлялся тому, кто мог его купить. Капиталисты снимали с товара большой барыш. Это советской властью уничтожено. Заводы, фабрики и железные дороги находятся в руках трудящегося народа. То, что на этих заводах производится, идет не на барыш капиталистам, не на утеху богачам, а на покрытие народных нужд. В этом великое завоевание Октябрьской революции 1917 года. Но все горе в том, что производится мало.

А производится мало потому, что страна разорена, машины сильно износились, заводы расстроены, сырых материалов не хватает, топлива нет, и рабочие, знающие свое дело, разбросаны кто куда».

Первым шагом к решению проблемы, по мнению Троцкого, было обеспечить продовольствием рабочую силу, которая в годы гражданской войны значительно сократилась, так как семьи переезжали в сельскую местность, где проще было добыть пропитание:

«Рабочие Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенского района, Донецкого бассейна и даже Урала терпят жесточайшую продовольственную нужду, а временами тяжко голодают. Голодают московские и питерские пролетарии не день и не два, а в течение уже нескольких лет. Голодают железнодорожные рабочие. От голода слабеет не только тело человека, но и его дух. Руки опускаются, падает воля. Трудно поднять голодных рабочих на напряженную, энергичную, согласованную работу. Первым делом нужно накормить рабочих».

Без зерна нельзя было и думать о восстановлении промышленности. Тем не менее Троцкий понимал, что без обмена на промышленные товары получить зерно у крестьян будет нелегко, если вообще возможно.

На деле усилия Советского государства по обеспечению продовольствием периодически оборачивались насилием. В 1918 г., после неудачной попытки ввести фиксированные цены на зерно, вызвавшей криминализацию рынка, государство начало внедрять на местном уровне так называемые «комитеты бедноты» – организации, поддерживавшие бедных и безземельных крестьян за счет кулаков той же деревни. В надежде разжечь классовый конфликт и затем использовать его для облегчения изъятия зерна Советское государство объявило, что часть спрятанных кулацких «излишков», которую помогут найти эти комитеты, будет распределяться среди местной бедноты, равно как и часть любой другой собственности, изъятой за неподчинение требованиям. Но комитеты оказались неэффективными и спровоцировали вспышки насилия в ряде регионов: деревенские общины либо сплачивались против «чужих», занявших руководящие позиции в их населенном пункте (и многим из «чужих» эта работа стоила жизни), либо вступали в конфликт с продотрядами, настаивая на том, что в их деревне нет ни кулаков, ни излишков.

Кто кулак, а кто нет, никому не было понятно. Ни до революции, ни после нее на этот счет не существовало общепринятых представлений или официальных норм. Когда в конце 1918 г. Советское государство попыталось ввести в сельской местности «чрезвычайный налог», который лег бы на плечи тех, кого сочтут кулаками, деревенские общины стали либо поровну распределять налоговое бремя между хозяйствами, либо протестовать, заявляя, что среди них кулаков нет. Удавалось собрать лишь малую часть налога, и местные представители властных структур признавали, что повысить его собираемость можно, лишь угрожая применением оружия.

В начале 1919 г. прокатилось несколько волн насилия: жители деревень взяли под свой контроль целые регионы и пытались поднять организованные восстания. Эти вспышки протеста, хоть и яркие, оказались недолговечны. Советская власть объявила их доказательством силы кулацкого влияния. Эти яростные протесты вошли в историю революции и гражданской войны. В Среднем Поволжье, в которое входили Самарская и Симбирская губернии, продлившееся менее двух недель восстание быстро разогнало региональную администрацию, а членов РКП (б) заставило попрятаться: обозленные крестьяне жаждали отомстить за отъем зерна и скота, по их мнению несправедливый. Несправедливым и жестоким они считали и поведение представителей государства при проведении изъятий. По различным оценкам, за оружие взялись от 50 000 до 150 000 крестьян; таким образом, это восстание стало крупнейшим в этом регионе России с 1770-х гг., со времен Емельяна Пугачева. Решив прояснить ситуацию на месте, секретарь РКП(б) в Симбирской губернии И. М. Варейкис поговорил с председателем районного совета в деревне Новодевичье. Фамилия этого человека была Поручиков. Полагая, что Поручиков – верный слуга режима, Варейкис обратился к нему за информацией о «контрреволюционном восстании» и о «количестве кулаков и дезертиров», стоявших за этим выступлением. Неожиданно Поручиков дал понять, что сам твердо стоит на стороне мятежников:

«Вообще же контрреволюции нет, мы идем против неправильной реквизиции хлеба и скота… Мы желали бы, чтобы вы сами к нам приехали, дабы вы сами видели, кто восстал… Ведь, товарищ Варейкис, мы не саботажники, нам бы хотелось с вами поговорить; вы сами увидите, что мы правы, и народ с удовольствием выслушает вас».

Бурные протесты против реквизиции привели только к тому, что представители государства настроились на еще более решительную борьбу: их подстегивали отчеты о трудностях с продовольствием в городах и о дефиците зерна в регионах (вполне правдивые), а также убежденность в том, что зерно есть, но, чтобы получить его, необходимо одолеть кулаков.

Тем не менее кое-кому из не имевших непосредственного отношения к Народному комиссариату продовольствия, а в особенности тем, кто стал свидетелем изъятия зерна вооруженными продотрядами, становилось ясно, что продразверстка нерациональна. Хотя заявлялось, что будут учитываться основные потребности семей в соответствии с установленными нормами потребления, в приоритете всегда было выполнение норм разверстки. Один из чиновников Наркомпрода в Центральном регионе России отметил на местном съезде Советов, что у «кулацкого крестьянства» лучше получается прятать зерно, чем у государства – находить его. Потому-то, как он считал, разверстку следовало проводить без учета «норм». Образ кулака оправдывал многие недостатки системы разверстки. Несмотря на внешнюю видимость продуманности, эта система с ее прогнозами урожаев и определением норм потребления на практике была основана на стремлении изъять столько продовольствия, сколько возможно.