Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 87

В самом деле, изъятия не начались вдруг, ни с того ни с сего. За рядом постановлений, имеющих к церкви лишь косвенное отношение (таких, как «Декрет о земле» от 26 октября 1917 г., «Декрет о гражданском браке» от 18 декабря 1917 г., «Декрет о признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти» от 3 января 1918 г.), последовал «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви» (20 января 1918 г.). Изданная 24 августа 1918 г. инструкция, которая должна была обеспечить выполнение декрета от 20 января, требовала убрать все религиозные изображения (иконы, картины, статуи религиозного характера и т. д.) из общественных зданий. Православное сообщество уже и эту меру расценило как кощунство.

Узаконенные новшества разжигали и поддерживали в тлеющем состоянии конфликт в массах. Уже в ноябре 1917 г. красногвардейцы, дежурившие на похоронах отца Иоанна Кочурова, настоятеля Екатерининского собора в Царском Селе, размышляли, указывая на золотые купола собора: «Если их срезать, бог оттуда выпрыгнет?» Самого Кочурова без долгих церемоний расстреляли 31 октября 1917 г. после его попытки успокоить антибольшевистские волнения в Царском. Имели место многочисленные случаи изъятия или разрушения церковной собственности, сопровождавшиеся нападениями на священнослужителей и даже убийствами. Нередки были пытки. Насколько частыми стали подобные случаи, иллюстрирует тот факт, что 19 января 1918 г. патриарх Тихон предал анафеме принимавших участие в преследовании духовенства и разрушении церковного имущества.

Но такие проявления насилия в губерниях, пострадавших от гражданской войны, можно считать не «целенаправленными». Однако на собственность православной церкви покушалось и центральное правительство. Пример тому, в частности, закрытие монастырей, а также начавшаяся с конца 1918 г. кампания по вскрытию рак со святыми мощами. Такие мероприятия считались особенно полезными с точки зрения просвещения невежественных верующих. Стоит тем увидеть, что содержимое драгоценных гробов – это полусгнившие трупы, высушенные кости или вовсе восковые куклы, как они начнут считать религию «надувательством». Изъятие церковных богатств, насильственное закрытие церквей с последующим разграблением алтарей, а затем и сравнивание с землей самого здания церкви представляли собой звенья одной цепи.

В то же время о существовании некоего «большого плана» свидетельствуют лишь события, происходившие начиная с 1922 г. Составитель «Черной книги», определяя «основные взгляды и цели» советского правительства в отношении религии, ссылается преимущественно на данные 1922 г. и более позднее. Несомненно, антирелигиозная и антиклерикальная риторика получила распространение с самого начала: любая уважающая себя агитационная картинка или плакат в честь годовщины революции непременно изображали рядом с толстым банкиром или капиталистом жирного священника. Однако лишь в феврале 1922-го большевистское руководство начало целенаправленно проводить антирелигиозную кампанию по всей стране. Вскрытие рак, хоть оно и было санкционировано на самом верху, проводилось организацией, подотчетной одному из наркоматов, – VIII отделом Наркомата юстиции. В 1922 г. журналист писал, что вскрытие мощей коснулось лишь 63 объектов из 40 000 подвергшихся реквизиции. Теперь уже страдали обычные приходские церкви, несмотря на все первоначальные заявления о том, что верующие имеют право на отправление своих религиозных обрядов.

В первый год после прихода к власти большевиков заявления центральной власти содержали намеки на хоть какую-то возможность мирного разрешения противоречий: опубликованная в 1905 г. статья Ленина «Социализм и массы» давала понять, что в прямую конфронтацию с массами вступать нецелесообразно. Как было написано в 1919 г. в передовице журнала «Революция и церковь», «несмотря на наглую контрреволюционную позицию церкви в целом, советское правительство считает необходимым оставаться на оборонительных позициях по крайней мере в том, что касается веры. Полноценные политические репрессии падут на приверженцев церкви только в том случае, если они занимаются контрреволюционной деятельностью».

Неудивительно, что заявления такого рода часто рассматриваются историками церкви как простое лицемерие. Тем не менее в первые месяцы и даже годы после опубликования декрета от 20 января 1918 г. советские официальные лица все же пытались обеспечить свободу вероисповедания. Так называемые домовые церкви (часовни) в общественных зданиях подлежали автоматическому закрытию после опубликования декрета, так как несомненно представляли собой чуждое место культа в светской организации. Тем не менее зачастую эти часовни продолжали свою работу, будучи переквалифицированы в «приходские церкви». Такой подход приветствовался организациями, ответственными за сохранение наследия, ведь самые важные архитектурные сооружения в больших городах (в сущности, все официальные здания) имели в своей структуре такие домовые церкви. Лишь в конце 1922-го и в 1923 г. началась целенаправленная кампания по закрытию домовых церквей, т. е. она стала следствием декрета от 16 февраля 1922-го, а не создала предпосылки для его разработки. Кроме того, этот декрет стал водоразделом с точки зрения строгого следования букве закона по отношению к «культам». Хотя на бумаге религиозные группы не являлись юридическими субъектами с 20 января 1918 г., на практике к ним зачастую относились как к таковым. Начало новой фазы в отношениях церкви и государства характеризовалось вмешательством последнего даже в самые незначительные аспекты религиозной практики. Законодательство, разработанное для борьбы с контрреволюцией, систематически применялось по отношению к духовенству.