Историческая неизбежность? Ключевые события русско - Страница 86

Изъятия стали не просто эпизодом в истории отношений церкви и государства. Кампания по изъятию церковной собственности стала первым случаем всеобщей мобилизации, привлечения средств массовой информации и организационных ресурсов для достижения текущих политических целей. Участвуя в кампании, мелкие государственные чиновники и представители населения на практике осваивали чрезвычайное правосудие. «Месть не есть цель правосудия», – заметил профессор Александр Жижиленко в заключительной речи защиты на процессе митрополита Вениамина. Однако насмешки в прессе показывали, что эта точка зрения устарела. Особенно четким индикатором перемен стало приписывание крамольного характера акциям, которые были проведены с санкции властей. Петроградских священников, вслух зачитывавших письмо митрополита Вениамина о необходимости содействовать изъятиям, задним числом обвинили в участии в политическом заговоре.

Проведение конфискаций стало предвестником будущих социальных и политических кампаний. Истерическое, авторитарное требование быстро выполнять произвольно поставленные цели (в данном случае требование раскрыть и передать еще большие количества драгоценных металлов, драгоценных камней и других ценностей); предположение, что собран недостаточный объем из-за уловок оппонентов и их злой воли (в данном случае оппонентами были верующие); злоязычная стигматизация действительных и воображаемых врагов (в данном случае верховного духовенства) – все это способствовало утверждению новой парадигмы. Шла репетиция и оттачивание методов проведения будущих кампаний против «буржуазных специалистов», «вредителей» и «кулаков».

Последствия 16 февраля 1922 г. были эпохальны и с точки зрения отношения государства к своему культурному наследию. К 22 августа 1922 г. только в Петрограде было закрыто более 160 домовых церквей, из которых 157 были православными. Двадцать пятого октября 1922 г. не очень подкованный в грамматике петроградский чиновник недоумевал по поводу того, что следовало делать с остатками церковной собственности после ее изъятия:

«Мы предложили киоты и иконостасы бесплатно приходским советам церквей, которые еще работают, однако они отказались, так как не имели свободных средств на упаковку и транспорт. На основе этого мы просим издать соответствующий приказ о том, что нам делать с иконами и киотами. Если мы их берем на склад, они точно так же могут пойти на дрова, или нам продать их частным магазинам икон, или уничтожить на месте».

В 1918 г. сотни петроградских церквей получили «охранные грамоты», гарантировавшие неприкосновенность зданий и их содержимого. Однако в 1922-м на такие документы редко обращали внимание. Люди, спасающие культурное наследие, отчаянно пытались защитить иконы, картины и шедевры прикладного искусства, за что получили клеймо индивидуумов, действующих «не по-советски» – а отсюда уже совсем недалеко до «антисоветски». Если верить докладу от 25 октября, то большая часть церковной собственности не была использована для оказания помощи голодающим, а попросту оказалась на помойке. Предметы, которые все же попали в музеи, зачастую были повреждены и почти всегда прибывали без описи. Планы по организации «церковных музеев» если и воплощались в жизнь, то крайне редко. Ущерб, нанесенный историческому наследию, был огромен. Тем не менее статья, опубликованная в мае 1922 г. главой Петроградского управления музеев Григорием Ятмановым, торжественно и подробно описавшим высококлассную работу нового правительства по защите исторических зданий и объектов, все же говорит о том, что власти испытывали угрызения совести. Сама статья была посвящена исключительно бывшим дворцам царской семьи и не имела ничего общего с реальностью. Конфискация церковной собственности создала прецедент систематического уничтожения ценностей из других государственных коллекций, в особенности из организованных в бывших аристократических особняках в первые годы советской власти «музеев быта». Хотя очень много частной собственности было захвачено во время революции и сразу после нее (дети тогда даже начали играть в поиски и изъятие сокровищ), в истории хищнического отношения к имуществу, уже находившемуся в собственности государства, теперь была открыта новая глава.

Конфискации стали поворотным моментом одновременно в политическом, социальном и культурном аспектах. Но были ли они «исторически неизбежны»?

Этот вопрос показался бы многим историкам и очевидцам тех событий не просто неудачно сформулированным, но вульгарным и оскорбительным. Конфискация церковного имущества большевиками почти всегда рассматривается как демонстрация их враждебности по отношению к религиозным сообществам и как целенаправленная, систематическая деятельность по устранению альтернативных коммунизму верований. Как писал в 1927 г. канадец шотландского происхождения Фредерик Артур Маккензи, «гонения не являются случайными, эпизодическими и ограниченными. Они идут по всей стране как тщательно спланированная кампания, целью которой является разрушить веру, если нужно, то с помощью силы». Аналогичные аргументы приводятся в самом раннем документальном описании действий большевиков против религиозных сообществ – вышедшей в 1925 г. «Черной книге». Как написал в предисловии Петр Струве, «следует признать своеобразное историческое достижение советского режима: он под знаменем атеизма воскресил инквизицию». Целью являлось не создание новой религии, а радикально антирелигиозный новый порядок без каких-либо компромиссов.